Полёт фантазии на тему "Что Великолепная Матильда стала бы делать после событий достопамятной ночи".

...Ох, вот ведь когда в полной мере осознаёшь, что ты уже не девочка. В былые времена после дружеской попойки на пятерых я была бы куда бодрее, а теперь... Ещё и сны такие снятся, что хоть стой, хоть падай, хоть перед Создателем кайся. И ведь так всё по-настоящему, взаправду, и помню-то события прошедшей ночи - вот как будто оно всё действительно было, пусть и путано всё, и сумбурно. А ведь чего только не наснится... Тут вам и выходцы, и Тварь ужасная, и синеглазая танцовщица, и все четыре Повелителя скопом кровь мешают... Бред, конечно. Я ж так с самого начала и думала. Правда... внезапно жаль, что всё случившееся и впрямь оказалось пьяным бредом сумасшедшей старухи. Мне столько хотелось ещё им сказать... им всем. И Роберу, и Марианне, и Мэллице, и Марселю, и Дику, и Рокэ... то есть, герцогу Алве... и всем-всем, даже покойному Сильвестру. Мы не договорили.
С трудом разлепляю веки. В глаза будто песка насыпало, во рту мерзкий привкус, язык - бревно бревном, а уж голова-то как боли-ит... Даже чересчур болит, слишком сильно для касеры. Помнится, во сне Марианна била меня по ней блюдом... Криво и кое-как усмехнувшись, машинально тяну руку к макушке, и... И меня будто пыльным мешком оглушает. Под спутанными прядями пальцы натыкаются на что-то твёрдое.
Шишка.
Но ведь этого не может быть!!!
Резко сажусь - и тут же об этом жалею: голова кружится, желудок прыгает к горлу, я едва не шлёпаюсь обратно - хорошо ещё, что успеваю на локоть опереться. Трое из моих собутыльников переглядываются с понимающими ухмылками, Дуглас к ним не присоединяется, потому что ещё спит на сдвинутых стульях, укрытый плащом Лаци. Молодёжь... Пить не умеет совершенно.
Слегка помятый Дьегаррон учтиво помогает мне подняться и отводит к столу, Лаци заботливо подносит чарку на опохмел. Бонифаций заполнил своей тушей всё кресло - доволен, скотина, добился своего... Ничего, сейчас ты у меня рот раскроешь и глаза выпучишь. Потому как если всё это правда...
От внезапной робости отнимается язык, но я делаю добрый глоток вина, откашливаюсь и хриплым голосом заявляю:
- Сейчас будет глупый и странный вопрос, на который мне нужен честный ответ. Вчера вечером и ночью меня никто не бил по голове?
Лаци возмущённо фыркнул: мол, кто при нём-то осмелится? Хряк в сутане прогромыхал из своего кресла:
- Может, оно и правильно было бы, дочь моя, чтоб дурь тебе из башки выбить. Однако же Создатель не попустил.
- И я никуда не падала и головой не ударялась? - уточнила я.
Кэналлиец, и виду не подавший, что этот вопрос показался ему глупым и странным, невозмутимо отозвался:
- Когда Темплтон заснул, вы заявили, что и вам пора отходить от стола. Тогда мы с вашим доезжачим довели вас до этой кушетки и уложили, но в течение ночи вы с неё не падали. По крайней мере, я этого не помню.
Ещё бы он помнил! С другой стороны, если б я на пол хряпнулась, то вряд ли головой... И проснулись бы тогда все, даже Дуглас. От грохота.
- А я до утра возле лавки этой проспал, чтоб если гица и навернулась, то на мягкое, - подмигнул Лаци.
Твою кавалерию... Я потёрла виски трясущимися пальцами. Значит, всё это было на самом деле! И во сне, и наяву, одновременно. И я всё помню. Но помнят ли остальные?
В ушах, перебивая друг друга, эхом воспоминаний зазвучали разные голоса:
- Сиятельная не должна себя так называть...
- Представляете, что было бы, если бы Альдо вырос, не зная любви?
- Раз что-то сделав - не сожалей. Оно уже прошло. Но можно исправить последствия.
- А я - олларианец. Праведный. И что?
- Матильда, а каким овощем вы хотите быть в нашем салатовом братстве?
- Матильда, куда вы?..
- Матильда, спасибо...
- Матильда...
И - чётко, ясно, чуть насмешливо - будто холодной водой в лицо плеснули:
- С возвращением в мир живых, принцесса.
В мир живых. Точно. Засиделась я что-то в унылой понурой яме, куда сама себя и загнала. Хватит! Мы ж, в конце концов, вроде как мир спасли - нешто я после такого с собственной бабской дуростью не справлюсь? Я вновь вспомнила отчаявшегося Сильвестра, подпиравшего спиной стену, и мысленно ухмыльнулась. Спасибо за зеркало, Ваше Преосвященство! Нагляделась - по самое не хочу.
Осушив бокал до дна, я тряхнула головой, не обращая уже внимания на её гудение, и, даже не кряхтя, поднялась со стула. Упёрла пристальный взгляд в Бонифация - но обратилась к Дьегаррону:
- Маршал, примите мои извинения, но дальше вы поедете без меня. Лаци, собирайся. Мы возвращаемся в Олларию.
Вот тут-то их и проняло: глазами залупали уже все.
- Но вы уверены, что такой путь... - осторожно начал кэналлиец.
- Уверена, - перебила его я и шарахнула ладонью по столу. - Я еду в Олларию. Я там нужна! Если так за меня боитесь, так дайте провожатых, только резвых. А если не отпустите - так сбегу, не удержите.
- Но я вас и не держу... - растерялся он, но его снова перебили, на сей раз - Бонифаций:
- Неразумная, что несёшь, опомнись! Сама послушай, что уста твои глаголят. Касера мысли сии тебе в голову вложила, что ли?
С вызовом усмехаюсь в ответ:
- Нет, не касера. Я просто тут во сне с вашим покойным кардиналом парой ласковых перебросилась.
И, не дожидаясь реакции на эти мои слова, я зашагала к выходу, всей кожей чуя, как в меня с каждым мигом вливаются новые силы и былая уверенность. Оказывается, это такое удовольствие - распахнуть дверь одним пинком и зычно крикнуть на весь двор:
- Коня!
Через пару минут Бочка уже стоял под седлом, как и конь Лаци.
Нас никто не останавливал, хоть я и не стала ничего объяснять. Даже провожатых-адуанов дали. Дьегаррон - он же не так прост, наверняка о чём-то догадался. Сам же говорил, что кэналлийцы - суеверный народ. А уж если речь зашла о снах...
Как добирались обратно - помню с трудом. Скакали не так бешено, как в тот раз, когда мы из столицы удирали, но дни всё равно сливались в одни длинные, бешеные сутки, а в голове билось единственное желание: "Скорее!"
Вот уже и город. Как прошли в ворота - не помню, но быстро. Надеюсь, стражу не снесли?.. А, к Леворукому, как бы там ни было!
Королевский дворец. И опомниться не успеваю, как уже оказываюсь в его коридорах одна-одинёшенька - Лаци и адуаны остались где-то позади. Широко, размашисто шагаю по уже знакомым залам, не обращая внимания на изумлённые шепотки попадающихся навстречу - не то слуг, не то знати, не то ещё кого... Я знаю, куда мне идти.
Вот и дошла. Я открываю дверь в кабинет, и Робер Эпинэ поднимает на меня взгляд, отрываясь от кипы бумаг. Я смотрю в это удивлённое, измученное, странно безусое лицо и выдыхаю самый безумный и нелепый пароль в мире:
- А Рокэ по-прежнему закапывает своих генералов штопором?
Робер медленно поднимается мне навстречу, в его глазах только-только начинает отражаться узнавание и понимание пополам с облегчением, а я уже оказываюсь рядом, и обнимаю его крепко-крепко, со всей нерастраченной материнской нежностью, и шепчу на ухо то самое, что должна была сказать ещё тогда, во сне, каким бы не-сном он ни был:
- Спасибо тебе, родной...