Очередной хвост с Зиланта

Тот самый затворник Жильбер с "Убийцы-дворецкого", о да! Напоминаю: мужчина чуть за тридцать, страдает нейрофиброматозом (по моей версии нарост красуется на левой щеке, захватывая краешек губ, крыло носа и внешний уголок левого глаза), на люди не показывается, выходит гулять иногда, по ночам, в капюшоне; голос приятный, но разговаривает с трудом; собирает пятитысячные паззлы, доктор философии, пишет стихи.
У меня так получилось, что основные события сюжета у Жильбера происходят где-то на периферии сознания. Он живёт в своём мире, его волнуют свои заботы, и сам сюжет по рассказу от его лица угадать непросто. Рассказ я почти не правила, только кое-где убрала тавтологию.
Итак, поехали.

UPD
Что, никто не осилил, или никому не интересно?)

Внимание, много букв!Месяц. Месяц покоя. Я живу здесь уже тридцать четыре дня, и впервые за долгое время жизнь моя протекает спокойно и безмятежно. За закрытой дверью одноместного номера, моего дома и моей крепости, неусыпно хранящей моё уединение, - я свободен от взглядов.
Одиночество не тяготит меня. Мне всегда есть, чем заняться. Вот и сейчас на полу лежит собранная на четверть огромная мозаика. Великолепное панно на пять тысяч кусочков - ни один стол не вместит такую красоту, разве что обеденный, в холле, но туда я никогда не спущусь. Только если перед самым отъездом, но он так далёк - да и будет ли?
Вокруг готовой части картины небрежной россыпью лежат не подошедшие пока к ней кусочки паззла. Моя жизнь - это тоже мозаика, огромная и сложная, и я собираю её каждый день, как и этот замок. Есть в этом какая-то ирония... Собирать замок-мозаику на полу комнаты настоящего замка, пусть отчасти и перестроенного в отель.
Но сейчас мой паззл ждёт утра и яркого света, а моё время безраздельно отдано жемчужной луне над ледяным безмолвием гор да девственно чистому листу бумаги, лежащему предо мной. Я сжимаю в пальцах ручку, закрываю глаза и прислушиваюсь к бархатному дыханию ночи. С замиранием сердца жду я приходу того благословенного состояния, когда груз уродливого нароста, тяготящего мою левую щеку, становится невесом и исчезает, когда моя душа растворяется в гармонии тихого ночного мира и на нетронутую белизну листа изливаются чудесные стихотворные строки - написанные не мной, но через меня...
Щеку внезапно дёргает вернувшаяся тяжесть, я вздрагиваю и распахиваю веки. Вдохновение уходит безвозвратно, и я с горечью понимаю, что эта ночь для меня потеряна. Я раздосадован, огорчён, выбит из равновесия - я не понимаю, что за странный звук помешал моим ночным бдениям. Тут он повторяется, и я узнаю в нём отчаянный женский крик, пусть и приглушённый окружающими меня стенами. Кому-то приснился кошмар? Но это - не моя соседка, нет, она никогда не разговаривает...
Хлопает дверь соседней комнаты, я слышу удаляющиеся шаги. Что бы там ни произошло, это - не моё дело. Я вздыхаю, достаю с полки испытанные беруши и ложусь в кровать, отгораживаясь от звуков внешнего мира. Спать...

На следующее утро я вновь открываю глаза в своём привычном и безопасном бытии. В десять часов горничная должна принести мне завтрак - я отпираю дверь на её стук и быстро прячусь в ванной. Жду, когда она оставит поднос на столе и уйдёт, и только потом выхожу, на всякий случай прикрывая лицо полотенцем. Незачем пугать бедную девушку своим уродством, если я ошибся, приняв звук закрывающейся двери за что-то другое, и горничная ещё не ушла. Но - нет, я с облегчением убеждаюсь, что и на этот раз не обознался. Оглядываю паззл, придирчиво проверяя, не смещены ли какие кусочки небрежным движением чужой ноги. И снова обошлось, всё на месте. Я неуклюже улыбаюсь правой половиной рта (сколько лет уже живу таким, а всё не могу привыкнуть привыкнуть к собственной неуклюжести) и сажусь за стол. После - меня ждёт мозаика. Совершенно медитативное занятие... Оно поглощает меня без остатка. Я не сразу замечаю, что за окном начинается метель.
Проходит время обеда, всё точно так же, безо всяких эксцессов. Присев отдохнуть в кресло, чтобы успокоить занывшую внезапно спину, я слышу за дверью весёлую болтовню проходящих мимо горничных. Кажется, в отель приехал священник... Духовное лицо? Не согласится ли он... Впрочем, нет. Не стоит. Даже ему - не стоит.

Когда спускается вечер, я слышу тихий, осторожный стук в дверь. Это не горничная. Я сперва настораживаюсь, но затем, слыша робкий детский голос, начинаю отвечать на вопросы и потихоньку втягиваюсь в разговор. Он даже кажется мне интересным. Эта девочка... она удивительно чуткая. Она не задаёт мне такие вопросы, что могли бы причинить мне неудобство. Будто мысли читает. Я даже назвал ей своё имя - Жильбер. А она мне - своё. Амата... Красивое.
Беседа через плотно закрытую дверь, когда ни одни из нас не видит лица другого, но невольно проникается к тому симпатией... Как говорят эти англичане? "The beauty within" - внутренняя красота. Я вспоминаю старый, но прекрасный американский мультфильм, "Красавица и Чудовище". Но додумать не успеваю - за девочкой приходит какой-то мужчина, он кричит и ругается, у меня сжимается сердце при мысли о том, как страшно сейчас этому чудесному ребёнку, я пытаюсь вступиться, но - будь проклято моё уродство! Прежде, чем я успеваю вставить хоть слово в его крики, мужчина - неужели это её отец? - уводит Амату с собой. Я... я мог бы выйти и вступиться, но... нет, не мог. Я... трус?
В смятенных чувствах я бросаюсь на постель, и мысли о том, "что было бы, если бы", не дают мне покоя, пока на смену им не приходит сон.

Утром меня будит раньше времени какой-то странный шум. Я чувствую, что в отеле что-то произошло, но... Нет, я не выйду. Это меня не касается. Сегодня я должен закончить одну из самых красивых башенок.
Уже подходит время завтрака, но стук в дверь вновь принадлежит не горничной. Он - резкий, уверенный, требовательный, явно мужской. Я подхожу к двери и коротко спрашиваю:
- Да?
- Откройте, пожалуйста, мне нужно с вами поговорить, - раздаётся в ответ нетерпеливый тенор.
- Простите, я не могу, - по возможности чётко и раздельно говорю я. - Я не выхожу из этой комнаты. Никогда.
- То есть, в эту ночь вы тоже её не покидали? - не растерявшись, переспрашивает мужчина.
- Нет, - коротко подтверждаю я. - Ночью я спал.
- Значит, вы не откроете? - деловито уточняет мой собеседник. - Мне бы на ваши руки посмотреть...
- Простите, - принуждённо улыбаюсь я. - Я не могу... - коротко выдохнуть, подвигать челюстью, - подсунуть их под дверь, и...
- Ладно, с вами всё ясно! - Он прерывает мои излияния, не дождавшись конца, и я слышу быстрые удаляющиеся шаги.
Интересно, что произошло? Такие странные вопросы. Зачем кому-то смотреть на мои руки? Загадка. Можно подумать над этой загадкой. Неспешно, со вкусом, чтобы никто не мешал. Вот этим и займусь. Куда интереснее угадывать, что происходит во внешнем мире, тренируясь в работе ума, чем просто увидеть и получить всё на блюдечке.

В размышлениях проходит день, а потом... Потом я вспоминаю, что сегодня за день. Я считаю дни, чтобы не затеряться во времени, но за мыслями об этой загадке чуть не забыл - сегодня приходит petit papa Noёl. Рождество... Может быть, в гостиной наряжена ёлка? Хотя нет, вряд ли, доставить её сюда...
Внезапно я понимаю, что мне нужен глоток свежего воздуха. Я не спущусь вниз, нет, это слишком опасно, эти лестницы, риск столкнуться с кем-нибудь... Но сегодня Рождество. Вот и горничная приносит роскошный праздничный ужин. Хотя бы пройтись по моему этажу...
Я дожидаюсь ночи, поглубже надвигаю на лоб капюшон и выскальзываю за дверь. Хожу я совершенно бесшумно, это помогает следить за тем, не идёт ли кто по направлению ко мне. Посему, услышав, как кто-то шагает мне навстречу, мурлыкая песенку под нос, я торопливо скрываюсь за углом. Мимо меня проходит высокий человек в чёрных брюках и чёрной же рубашке с белым воротничком, почти светящимся в темноте. Священник? Он поёт явно не псалмы.
И тут на святого отца налетает какой-то мужчина, от него за версту разит алкогольными парами. Я узнаю голос отца Аматы и вслед за тем с изумлением наблюдаю, как в ответ на невнятную брань и попытку ударить священник перехватывает руку пьяного и спокойным голосом, но в самых цветистых выражениях объясняет, что на служителей Божиих не стоит разевать варежку. Рождественское настроение резко улетучивается, а ему на смену приходит философская задумчивость. Я возвращаюсь к себе, охваченный размышлениями, - очередная порция пищи для ума в подарок от мироздания. Спасибо, petit papa Noёl.

Однако, рождественское утро начинается не с радостного детского смеха, но с истеричных женских воплей. Я не совсем понимаю, чего хочет эта женщина, бегающая по этажу и стучащая во все двери, но, судя по всему, она потеряла собственного мужа. Странная женщина.
Но далее события начинают развиваться ещё более странно. Тот же нетерпеливый мужской голос сообщает такие вести, что у меня волосы встают дыбом. Убийство в отеле? Пропавший мужчина? Паника среди постояльцев? И меня просят - нет, от меня настоятельно требуют, чтобы я спустился вниз. Меня охватывает волнение, я отступаю назад - и неловким движением ломаю кусок собранной мозаики. В оцепенении смотрю на перемешанные детали, бывшие ранее частью прекрасной картины.
Моя жизнь - это тоже мозаика. И сейчас она, всегда такая спокойная и безмятежная, рассыпается на кусочки. Что ж, похоже, мне придётся спуститься. Эту часть паззла я восстановлю - и спокойствие в свою жизнь я тоже должен вернуть своими руками.
Я плотно закрываю нос и рот шалью, надеваю чёрные очки и надёжно затеняю лицо капюшоном. Первый шаг за дверь в белый день даётся с трудом, но последующие - уже легче. Я тихой тенью спускаюсь в гостиную и прячусь в самом тёмном углу, пользуясь тем, что все присутствующие не обращают на меня внимание. Они кричат, отчаянно жестикулируют, столько новых лиц и фигур - эта комната со всем её содержимым обрушивается на меня вихрем красок, звуков и ощущений, у меня кружится голова, я вцепляюсь в своё сиденье и крепко зажмуриваюсь. Жду, когда перед глазами перестанут плясать цветные пятна.
Когда звуки утихают, я осмеливаюсь приоткрыть глаза и обнаруживаю, что, кажется, несколько выпал из реальности. В комнате остались лишь несколько человек, и то я вижу, что двое мужчин поднимаются и уходят. Остаются две женщины и ребёнок - та самая девочка, что разговаривала со мной через дверь. Я бы и сейчас мог с ней поговорить, но её не отпускает от себя женщина постарше - видимо, мать. А передо мной стоит тарелка с уже остывшим обедом.
Я вновь закрываю глаза и слушаю, что происходит. Так легче думать. Но я даже не пытаюсь строить гипотезы о том, кто убийца. Я слишком мало знаю об обстоятельствах и людях, живущих в отеле. У меня внезапно мелькает мысль - возможно, мне вредит моё затворничество? Может быть... мне стоит выйти за границы моего мира туда, где живут все эти люди и происходят все эти вещи? Я столь многое пропускаю мимо... Но там так страшно. Я боюсь. Они будут смотреть на меня, они будут показывать пальцами и ужасаться моему...
Я не успеваю додумать эту мысль, на меня вновь обрушиваются звуки, а затем, когда я невольно распахиваю веки, - и образы. Они калейдоскопом мелькают перед моим глазами, путаются в голове - хозяин отеля с ружьём, какие-то крики, стрельба, девушка, похожая на привидение, - у меня двоится в глазах, или это - та же самая девушка, что только что сидела в гостиной и сейчас упала в обморок? И, когда раздаётся стук во входную дверь и резкий голос: "Откройте, полиция!" - я не выдерживаю. К горлу подступает тошнота, и я просто и банально теряю сознание.